Похищенная - Страница 47

— Ребенок действительно заболел, ей нужен доктор, — сказала я, как только он вошел в дом.

Он быстро взглянул на меня.

— Подавай завтрак.

Во время еды она снова заплакала в своей корзинке, и я подхватилась, чтобы взять ее на руки, но он поднял руку и сказал:

— Стой! Когда ты подходишь к ней, это только усиливает ее плохое поведение. Сначала закончи с едой.

Ее вопли буквально разрывали воздух, и когда она переводила дыхание между новым криком, мне казалось, что я слышу влажный хрип у нее в груди.

— Она себя плохо чувствует. Пожалуйста, нам нужно к доктору. Я знаю, что ваша мама умерла, но у нее был рак — это он убил ее, а не доктора. Вы можете связать меня в фургоне, а ее взять с собой. — На секунду я заколебалась. — Или я могу подождать здесь, пока вы свозите ее к врачу, о’кей?

Неужели я действительно произнесла это? Она ведь останется с ним совсем одна. Но она в любом случае должна была получить помощь.

Он продолжал медленно жевать. Наконец он сделал паузу, вытер салфеткой рот и сказал:

— Доктора задают вопросы.

Ее крики просто разрывали мне сердце.

— Я знаю, но вы ведь умный, умнее любого доктора, и знаете, что сказать им, чтобы они ничего не заподозрили.

— Это точно. Я действительно умнее любого доктора, поэтому знаю, что доктор ей не нужен. — Он тяжелыми шагами направился к корзинке, а я буквально следовала за ним по пятам. — Ей просто нужно научиться уважению.

— Вы только не волнуйтесь, я сейчас успокою ее.

— Я так не думаю, Энни. Ты явно совершаешь ошибку.

Когда он вынул ее из корзинки, я вцепилась в платье, чтобы остановить свои руки и не начать барабанить по его спине. Я молилась, чтобы она успокоилась у него на руках. Но когда он начал ее качать, ее вопли стали только сильнее.

— Пожалуйста, отдайте ее мне! — Я протянула к нему дрожащие руки. — Прошу вас! Она испугалась.

Минуту он просто смотрел на меня, а лицо его тем временем становилось пунцовым. Потом он поднял руки, и она упала. Мне удалось поймать ее, но я потеряла равновесие и тяжело опустилась на колени. То ли от удивления, то ли от усталости, но ребенок еще раз измученно икнул и затих у меня на руках. Он присел и наклонился ко мне настолько близко, что я почувствовала его дыхание.

— Ты настроила мою дочь против меня. Это нехорошо, Энни. Совсем нехорошо.

Дрожащим шепотом я ответила:

— Я бы никогда ничего подобного не сделала. Она просто сбита с толку, потому что плохо себя чувствует. Она любит вас. Я знаю, что она любит вас, я уверена. — Голова его склонилась набок. — Когда она слышит ваш голос, ее глаза сразу же движутся в том направлении. По отношению ко мне, когда вы держите ее на руках, она себя так не ведет.

Полный бред, но он должен был клюнуть на это.

Его глаза сверлили меня еще одну мучительную минуту, потом он хлопнул в ладоши и сказал:

— Пойдем, завтрак стынет.

Я положила ее в корзинку и последовала за ним. Тело мое напряглось в ожидании новых криков, но, к счастью, она уснула.

После завтрака он вытянул руки над головой, а потом похлопал себя по животу. Я должна была попробовать еще раз.

— Может быть, если бы вы разрешили мне посмотреть в книгах, я смогла бы найти там какие-нибудь лекарственные растения или травы, которые растут здесь. Это все натуральное, и вы могли бы тоже посмотреть книги и проверить, что можно ей давать.

Он бросил взгляд в сторону корзинки и сказал:

— С ней все будет хорошо.

Но вышло по-другому. В следующие два дня у нее начался жар. Ее шелковистая кожа горела у меня под руками, и я понятия не имела, что можно сделать. Она задыхалась от кашля, и я клала ей на грудь теплые тряпки, стараясь снять спазмы, но она все равно плакала, а от охлаждающих компрессов кричала еще громче. Ничего не помогало. Она стала просыпаться ночью через каждый час, а я вообще спать не могла — лежала в полудреме и постоянно дрожала от страха. Иногда я слышала, как дыхание замирает в ее горле, и мое сердце останавливалось, пока она не делала следующий вдох.

Выродок принял решение, что, если она будет плакать днем, мы должны игнорировать ее, чтобы она училась самоконтролю, но обычно его хватало минут на десять, после чего он вихрем вылетал на улицу, бросив перед уходом:

— Сделай что-нибудь!

Когда она плакала ночью, я быстро подхватывала ее, но если он все-таки просыпался, то швырял подушку — в нее, в меня — или накрывался ею с головой. Иногда он стучал по кровати кулаком.

Чтобы он снова мог уснуть, я пряталась с ней в ванной комнате, пока она не успокаивалась. Однажды, рассчитывая, что влажный пар поможет ей дышать, я открыла душ, но так и не узнала, сработает ли это средство: он тут же в бешенстве ворвался к нам и заорал, чтобы я немедленно закрыла кран.

После нескольких таких ночей я превратилась в зомби. На пятую ночь болезни она, похоже, стала просыпаться уже через каждые полчаса, и мне стало намного труднее бодрствовать в ожидании этого. Я помню, что веки мои были страшно тяжелыми, и я сказала себе, что закрою глаза только на секундочку, но, видимо, мгновенно заснула. Моя первая мысль, когда я, вздрогнув, проснулась, была о том, как тихо в хижине, и, обрадовавшись, что она наконец отдыхает, я снова закрыла глаза. Но потом я поняла, что не чувствую Выродка рядом с собой, и вскочила как ошпаренная.

В хижине было темно. Хотя стояло лето, прошлой ночью было холодно, поэтому он поддерживал в печи небольшой огонь. В тусклом отсвете тлеющих углей я различила его силуэт в ногах кровати. Он немного согнулся вперед, и я подумала, что он берет ее из корзинки, но, когда он обернулся, поняла, что она уже у него на руках. Нетвердыми шагами я пошла к нему.