Похищенная - Страница 20

Выродок подогрел благоухающий суп и принес мне миску, от которой шел пар, вместе со стаканом сока. Мои трясущиеся руки потянулись к супу, но он сел рядом со мной и поставил миску на стол перед собой. На мои глаза навернулись слезы.

— Пожалуйста, мне нужно поесть, я такая голодная!

— Я знаю, — сказал он мягким, добрым голосом.

Он поднес ложку к своим губам и подул на нее. Я потрясенно смотрела, как он сделал глоток. Удовлетворенно кивнув головой, он снова опустил ложку в миску. Снова подул на нее, но на этот раз поднес ее к моему рту. Когда я потянулась к ней, он остановился и покачал головой. Я положила руки на колени.

Выродок медленно кормил меня супом, каждый раз дуя на него и время от времени останавливаясь, чтобы дать мне глоток яблочного сока. Когда я съела половину, он сказал:

— Думаю, это все, что твой желудок сможет выдержать. Тебе лучше?

Я кивнула.

— Вот и хорошо. — Он взглянул на свои часы и улыбнулся. — Тебе пора принимать ванну.

Когда в этот раз он вывел меня из ванной к кровати и, остановившись сзади, начал расстегивать змейку на моем платье, я уже знала, что делать.

— Пожалуйста, не прикасайтесь ко мне — я не хочу этого делать.

Упершись подбородком мне в плечо, он прижался к мочке моего уха.

— Я чувствую, как ты дрожишь. Чего ты так боишься?

— Вас, я боюсь вас. Вы такой сильный… И вы можете причинить мне боль.

Мое платье скользнуло на пол. Он обошел меня и встал напротив. При свете свечей глаза его сияли. Он провел средним пальцем по моей шее.

Его палец стал опускаться вниз, почти дошел до лобковой кости и там остановился.

По коже у меня побежали мурашки.

— Опиши мне свой страх.

Слово «страх» его голос выделил особо.

— Мои колени… они подгибаются. Желудок сжался. Мне трудно дышать. Мое сердце… кажется, что оно вот-вот взорвется.

Он уперся руками мне в плечи и принялся подталкивать меня назад, пока край матраса не ударил мне под колени, а потом с силой толкнул меня, так что я упала на кровать. Я молча смотрела, как он срывает с себя одежду.

Я поползла через кровать, но он ухватил меня за щиколотку и оттащил назад. Потом он оказался на мне сверху и принялся рвать с меня трусики и бюстгальтер. Все произошло очень быстро. Член его был твердым, а затем он вошел в меня. Я вскрикнула. Он улыбнулся. Я заскрипела зубами, изо всех сил зажмурила глаза и начала считать его толчки — упираясь, когда он останавливался, — и молиться про себя.

ПустьвсеэтопобыстреезакончитсяПустьвсеэтопобыстреезакончитсяПустъвсеэтопобыстреезакончится…

Когда он наконец кончил, мне нестерпимо хотелось вылить себе между ног раствор хлорки, и мыть там все, и тереть до крови. Но на самом деле я не могла даже встать, чтобы помыться. Когда я попросила об этом, он ответил:

— В этом нет необходимости, просто отдыхай.

Он лежал рядом, расслабленный после секса, и гладил мои волосы, а потом сказал:

— Завтра я вытащу из холодильника куриную грудку. — Он снова притянул меня к себе и уткнулся носом мне в шею. — Сделаем вместе чау-мейн, о’кей?

Он продолжал обнимать меня, пока в конце концов не заснул.

У меня по-прежнему было мокро между ног, но я не плакала. Потом я подумала о Люке, и мой стон едва не вырвался наружу, но я вовремя сильно прикусила изнутри щеку и прошептала в темноту:

— Прости меня.

Я смотрела разные шоу о женщинах, которые долгие годы живут с мужиками, постоянно терроризирующими их, причем не просто живут — они еще и стараются ублажить этих своих мужей, что, разумеется, никогда не срабатывает. Я пыталась сочувствовать им, пыталась их как-то понять, док, только мне это никогда не удавалось. Мне все представлялось предельно простым: пакуешь вещички и говоришь такому козлу «привет» на прощание, желательно еще добавив к этому пинок под зад. О да, я всегда думала, что я крутая баба. Так вот, за пять дней, проведенных в одиночестве, от той крутой не осталось и следа. Каких-то пять вонючих дней, и я уже была готова выполнять буквально все, что он только захочет. И не нужно теперь делать из меня героиню. Герои бросаются в горящие дома и спасают детей. Герои ради благого дела идут на смерть. А я вовсе не герой, я трусиха.

У меня сегодня вечером еще одно интервью. Придется смотреть на какую-нибудь бойкую блондинку, улыбающуюся, как с рекламы жевательной резинки, которая будет спрашивать меня: «Какие вы тогда испытывали чувства, было ли вам страшно?» Причем все это совершенно серьезно. Они ничем не лучше его: такие же садисты, только с большой зарплатой.

Интересно, что никто не спрашивает, какие чувства я испытываю сейчас, хотя я бы и не ответила на такой вопрос. Просто любопытно, почему никого не интересуют последствия — только сама история. Думаю, они считают, что на этом все и закончилось.

Хотелось бы мне, чтобы это было так.

Сеанс седьмой

— Трудно поверить, что идет уже третья неделя января, верно, док? Я так рада, что вся суета, связанная с Рождеством и Новым годом, уже позади. Кстати, я вам еще не рассказывала о встрече Нового года с Выродком? Хотя не думаю, чтобы я вообще когда-нибудь захотела передать кому-то его не слишком лестные высказывания относительно всех этих праздников в красно-зеленых красках. Что ж, однажды он посадил меня перед собой и сказал, что сейчас декабрь, но мы с ним не будем праздновать Рождество, потому что это всего лишь еще один способ, каким общество пытается управлять людьми.

Но этим дело не ограничилось. Мне пришлось выслушать его бесконечную напыщенную тираду о вреде Рождества, о том, как общество взяло миф и сознательно раздуло его, чтобы сдирать побольше денег. Я меньше всего на свете хотела отмечать с Выродком что бы то ни было, но к моменту, когда он закончил разглагольствовать обо всех мерзких аспектах этого праздника, уже была готова помочь Гринчу похитить это самое Рождество. Фактически именно это и сделал этот негодяй со мной. Он украл у меня Рождество. Как и многое другое, разумеется. Например, мою гордость, чувство собственного достоинства, покой, способность спать в своей кровати… Ну да ладно, я не жалуюсь.