Единственная оставшаяся у меня вещь, на которую мне действительно не наплевать, это дом, но меня бы точно признали невменяемой, если бы я продала его ради осуществления какой-то своей юношеской мечты. А что, если бы я попробовала, а потом ничего не добилась как художник? Что тогда?
На этой ноте, док, нам будет лучше завершить этот сеанс. Я еще должна заехать по дороге домой в полицейский участок, чтобы посмотреть какие-то фотографии. По крайней мере, это будет хорошим поводом позвонить сегодня вечером Гари.
— Простите, что позвонила вам с просьбой перенести следующий сеанс, док, но за последние несколько дней со мной произошло столько всяких хреновых событий, что я просто не могла дождаться наступления нашей запланированной встречи.
Выйдя от вас в прошлый раз, я прямиком направилась в полицейский участок в Клейтон-Фолс и провела там целый час, рассматривая разные фотографии. Я уже собиралась заканчивать с этим, потому что у меня нестерпимо болела спина, а все эти извращенцы стали уже на одно лицо. Только один мужчина показался мне знакомым, но потом я вспомнила, что накануне видела его фотографию в газете. Потом я вспомнила о Гари, который везде показывал такой же фоторобот, и заставила себя продолжать. Я уже пролистала фото мужчины с лысой головой и большой окладистой бородой, но что-то в простодушных голубых глазах, так контрастировавших со всей остальной внешностью, заставило меня внимательнее вглядеться в него. Это был он.
Меня прошиб холодный пот, и перед глазами все поплыло. Я не дала себе потерять сознание, отвела взгляд в сторону и легла головой на стол. Сосредоточившись на неистовом биении своего сердца, я сделала несколько глубоких вдохов и принялась твердить в такт ударам пульса: «Он мертв… Он мертв… Он мертв…» Когда в глазах снова появилась резкость, а сердце немного успокоилось, я снова взглянула на снимок.
Я попросила одного из копов зайти, и, когда рассказала ему, что нашла, он тут же позвонил Гари на сотовый. Под снимками не было никаких имен, и полицейские не ответили ни на один из моих вопросов, поэтому я настояла на том, чтобы поговорить с Гари.
— Я не понимаю, почему мне никто не говорит, кто это такой, — на него ведь есть досье. Я часами смотрела на эти чертовы фотографии, и назвать его имя — это самое малое, что вы могли бы для меня сделать.
— То, что вы определили фотографию, — просто здорово, Энни, но сначала мы должны проверить информацию. Мне бы не хотелось, чтобы вы думали, что все, дело сделано, а потом оказалось, что это совсем не тот парень…
— Это он. Я целый год провела вместе с ним.
— Я в этом ни на секунду не сомневаюсь и позвоню вам сразу же, как только у нас будет по нему полная картина. А пока поезжайте домой и попробуйте немного отдохнуть, хорошо? И еще я попрошу вас сделать для меня список людей, которые могли бы желать вам зла.
— Таких людей нет вообще. Я уже составляла подобный список для своего психиатра и внесла туда всех, кого знаю. Должно быть, у Выродка был друг, который…
— Выяснением этого я как раз и занимаюсь. А теперь поезжайте домой и пришлите мне составленный вами список, а потом мы поговорим.
На следующий день я кругами ходила по дому в ожидании звонка от Гари, а он все не звонил и не звонил. И его сотовый тоже не отвечал. Пару часов я убила на уборку, а потом, заинтересовавшись мужчиной, фото которого мне показалось знакомым в полицейском участке, просмотрела все свои старые газеты, одну за другой. В самой последней я нашла упоминание о «недавно освободившемся опасном преступнике, который разыскивается в связи с ограблением ночного магазина» и взялась читать эту статью внимательнее. Я прочла его имя и поняла, кто это. Это был сводный брат моей мамы. По дате на газете я выяснила, что освободился он несколько недель назад, и задумалась, знает ли об этом мама или я должна ей сказать. Вторую половину дня я взвешивала все за и против — стоит ли мне быть тем человеком, который сообщит это ей. К пяти часам я уже окончательно умаялась, поэтому, когда мама позвонила и пригласила меня на пасту, я согласилась.
Ужин был неплохой, но когда мы покончили с едой, а я все еще продолжала мучиться вопросом, рассказать ей о сводном брате или не стоит, мама начала говорить о маленькой девочке, пропавшей в Калгари. Я сказала, что не хочу об этом слышать. Она не обратила на мои слова внимания и продолжала говорить о том, как бедная мать умоляет по телевидению вернуть ей дочь, но моя мама считает, что та неправильно ведет себя с прессой.
— Она груба с ними. Если она хочет помочь вернуть свою дочь, ей следовало бы изменить свое отношение.
— Репортеры тоже могут быть крайне грубыми, мама. Да ты и сама это прекрасно знаешь.
— В данный момент пресса — это наименьшая из ее проблем. Полиция допрашивает отца девочки, и очевидно, что у него есть любовница на стороне. Беременная любовница.
— Мама, прошу тебя, давай оставим эту тему.
Она уже снова открыла рот, но прежде чем она успела что-то произнести, я выпалила:
— Я видела в газете фотографию Дуайта.
Мамин рот тут же захлопнулся, и она уставилась на меня.
— Это ведь твой сводный брат? Его выпустили, мама, но сейчас разыскивают, чтобы допросить по поводу ограбления в…
— Хочешь еще чего-нибудь съесть?
На мгновение наши глаза встретились.
— Прости, если расстроила тебя, я просто подумала…
— Может, еще соуса?
Лицо ее не выражало никаких эмоций, но рука, судорожно теребившая салфетку, подсказала мне, что нужно оставить этот разговор.