Похищенная - Страница 67

— Но это была моя работа, Люк. Ты же ведешь себя доброжелательно в ресторане…

— Но я ведь парень, и, знаешь, у меня есть возможность за себя постоять. В общем, я немного потерял голову.

Эмма сунула между нами голову и этим сняла возникшее напряжение. Мы погладили ее, потом я спросила, где ее мячик, и она убежала.

— С девушкой, с которой ты меня видела, мы встречались пару раз, но заканчивалось это тем, что я начинал говорить о тебе и о случившемся… И я понял, что не готов к новым отношениям. Все, что я пытаюсь сказать тебе, Энни, это то, что я в таком же смятении, как и ты, — и что мы оба изменились. Но я точно знаю, что ты мне по-прежнему небезразлична и я по-прежнему хочу быть с тобой. Мне очень жаль, что я мало чем могу тебе помочь. Раньше ты говорила, что чувствуешь себя со мной в безопасности.

Он печально улыбнулся.

— Я и вправду чувствовала себя в безопасности с тобой, но теперь никто не может вернуть мне это чувство. Я должна добиться этого сама.

Он кивнул.

— Я понимаю.

— Вот и хорошо. А сейчас не мог бы ты помочь мне разобраться с этой чертовой программой?

Он расхохотался.

Примерно минут через двадцать мы с этим закончили, и, пока я раздумывала, не пригласить ли его остаться на обед, Люк сказал, что ему пора возвращаться в ресторан. Уже в дверях он сделал шаг ко мне, потом вопросительно приподнял брови и совсем немного — руки. Я качнулась ему навстречу, и он обнял меня. Минуту я чувствовала себя в ловушке, мне хотелось вырваться, но потом я уткнулась носом в его рубашку и вдохнула запахи его ресторана — орегано, свежеиспеченного хлеба, чеснока. Его запах напоминал длинные застолья с друзьями, где очень много вина и смеха, у него был запах счастья.

— Я действительно был очень рад увидеть тебя, Энни, — шепнул он мне в волосы.

Я кивнула и, пока мы медленно отодвигались друг от друга, не поднимала глаз, чтобы скрыть выступившие слезы. Потом я думала о том, остался бы он на обед, если бы я позвала, и разочарование уравновешивалось чувством облегчения, что он все-таки и не отказался. Раньше я замечательно быстро принимала решения, но с тех пор как я убила Выродка, я постоянно живу в бесконечных сомнениях. Помню, я где-то читала, что если у вас есть птица, которая долго живет в клетке, она не вылетит из этой клетки, даже если вы не закроете дверцу. Раньше мне было это непонятно.

Я заснула на кровати, на которую упала, после того как убила Выродка, и разбудила меня ритмичная пульсация в груди — это из нее продолжало сочиться молоко. Первая моя мысль после пробуждения была о ключах, которые я держала в руке. Я так крепко сжимала их во сне, что на ладони остался след. Не сразу сообразив спросонья, почему ключи у меня в руке, и испугавшись, что Выродок может поймать меня с ними, я выронила их. Они, звякнув, упали на кровать, и этот звук вернул меня к действительности. Он был мертв. Я убила его.

Мне ужасно хотелось в туалет, пописать, но я сверилась с часами и увидела, что нужно подождать еще десять минут. Когда я все-таки попробовала сделать свои дела, мочевой пузырь словно заледенел. А через десять минут — никаких проблем.

По пути обратно на кровать моя нога случайно задела детское одеяло, висевшее на корзинке. Я подхватила его и прижала к лицу, вдыхая последние следы ее запаха. Моя дочка по-прежнему была где-то там, на улице — одна. Я должна была ее найти.

Я надела белое платье и сунула в лифчик тряпки, смоченные холодной водой. Нацепив на ноги какие-то тапочки, я пошла к реке и обследовала ее берег, идя в обоих направлениях, пока не упиралась в густой лес или отвесные скалы. Порой я замечала светлый валун размером с младенца, и у меня перехватывало дыхание, пока я не подходила ближе. При виде куска ткани, зацепившейся за дерево посреди реки, я едва устояла на ногах и пошла к нему вброд, но потом поняла, что это просто тряпка. Когда мне не удалось найти каких-то признаков ее пребывания у реки, я тщательно обследовала всю поляну, метр за метром, в поисках следов разрытой земли, но так ничего и не обнаружила.

Я даже перерыла руками мягкие грядки огорода, окружавшего хижину, — я вполне допускала, что этот больной на голову негодяй мог закопать ее там, где мы выращивали для себя овощи, — а потом залезла под крыльцо. Ничего. Единственным местом, где я еще не искала, оставался сарай.

Летнее солнце грело металлические стены сарая все утро, и, когда я открыла дверь, в лицо мне тошнотворной волной ударил смрад уже начавшей разлагаться плоти. Я схватила со скамейки пахнувшую бензином тряпку и поднесла ее к лицу. Потом, стараясь дышать через рот, я на цыпочках прошла мимо тела. Рой мух, попавших сюда накануне вместе с трупом, жужжал вокруг закрывавшего его брезента, словно работающий генератор.

Дрожащими руками я вытащила все из морозильной камеры. Ее там не было, а на полках в сарае лежали только фонари, аккумуляторы, керосин и веревки. Я обнаружила люк на лестницу в подвал под полом, и пахнувший оттуда влажный запах показался мне свежим по сравнению со зловонием смерти наверху. Внизу оказались консервы, домашняя утварь, аптечка первой помощи, какие-то коробки, а в банке из-под кофе — скрученные в рулон деньги, перевязанные розовой резинкой для волос. Я надеюсь, что резинка эта не принадлежала какой-нибудь девушке, тоже пострадавшей от него. Денег там было немного, и я решила, что у него должно быть еще где-то припрятано. Кошелька его я не нашла: его не было ни в карманах, откуда я доставала ключи, ни во всех этих шкафах в хижине — впрочем, я никогда не видела у него кошелька. Один из ключей пока не подошел ни к одному из замков, и я надеялась, что это ключ от спрятанного где-то фургона, а кошелек находится в нем.