Похищенная - Страница 38

Река была по правую сторону от хижины, — где как раз и находились выпуклые огородные грядки, — и немного ниже по склону холма. Она была красивого нефритового цвета, и, судя по некоторым участкам, где течение замедлялось, а вода становилась темно-зеленой и даже почти черной, в ней были места достаточно глубокие, чтобы там можно было купаться.

Снаружи хижина выглядела симпатично, с этими ее ставнями и ящиками для цветов под окнами. Под навесом переднего крыльца бок о бок стояли два кресла-качалки. Возможно, эту хижину несколько лет назад построили муж и жена. Я подумала о женщине, которой нравились ящики для цветов под окнами и которая привезла сюда землю для огорода. Интересно, что бы она подумала, если бы узнала, кто живет в ее хижине сейчас.

На огороде и началась моя активная трудовая деятельность. Выродок начал выпускать меня на улицу, — под своим присмотром, разумеется, — чтобы я поливала и полола грядки с овощами, которые выглядели просто здорово, и я могла весь день работать на свежем воздухе. Меня даже не расстраивало, когда он замечал, что я сделала что-то не так, и заставлял все переделывать, потому что это означало, что я могу находиться вне дома еще дольше. Копаться в прохладной грязи, — холод которой я чувствовала даже через резиновые перчатки, которые он заставлял меня надевать, чтобы уберечь мои идеальные ногти, — и вдыхать запах свежеразрытой земли все равно было намного лучше, чем сидеть с ним взаперти в хижине.

Я была заинтригована тем обстоятельством, что из крошечных семян, которые я садила в землю, вырастала морковка, помидоры, фасоль, в то время как у себя в животе я выращивала свое собственное семя. С технической точки зрения, семя это частично было его, но я не позволяла себе думать об этом. Мне было лучше ни о чем таком не задумываться.

Единственное, с чем мне оказалось действительно очень трудно смириться, — это тоска по простому чувственному прикосновению. Я никогда не догадывалась, насколько это важно для нормального самочувствия, пока не лишилась Эммы, которая уютно устраивалась возле меня калачиком, Люка, к которому можно было прижаться, и даже редких объятий мамы. Любовь моей мамы всегда проявлялась в виде какой-то запоздалой идеи с ее стороны, если только не выдавалась мне в качестве награды, отчего у меня постоянно оставалось ощущение, что мной манипулируют, и я злилась на себя за то, что так хочу ее материнского тепла.

Исключением из правил, когда мамины прикосновения я получала естественно, были случаи, когда я болела, и она таскала меня повсюду, беседуя с докторами и фармацевтами обо всех симптомах в самых обескураживающих деталях, обнимая меня рукой за плечо и положив свою маленькую ладонь мне на лоб. Я никогда ничего не говорила по этому поводу — мне это очень нравилось. Она даже спала вместе со мной, когда я была больна, и по сей день запах мази для растирания при простуде «Вейпораб» напоминает мне о теплой тяжести ее маленького тела, лежащего рядом со мной, от которого исходили надежность и спокойствие.

Когда Выродок проходил мимо, то обнимал меня, похлопывал по животу или проводил рукой по спине, а еще он каждую ночь крепко прижимался ко мне. Сначала его прикосновения вызывали у меня отвращение, но за прошедшие месяцы я настолько отключилась, что могла иногда ответить на его объятие и при этом ничего не почувствовать. Были моменты, когда моя тоска по прикосновению была такой сильной, что я сама, плотно зажмурив глаза, прижималась к нему, представляя себе на его месте кого-то другого, кого я люблю, и ненавидя себя за это.

Я удивлялась, почему от его кожи не исходило того зловония, которое должна была распространять его разложившаяся гнилая душа. Иногда я улавливала чистый аромат стирального порошка, которым мы пользовались, — натурального, биологически разлагающегося, — на его одежде, а после душа я еще несколько минут чувствовала тонкое благоухание мыла на его руках и коже, но все это быстро улетучивалось. Даже когда он работал на свежем воздухе, я никогда не слышала, чтобы от него шли какие-то запахи внешнего мира — горного воздуха, травы, смолы, хвои. Ничего такого. Один только пот. Даже частички запаха не желали соприкасаться с ним.

Воду для огорода каждый день нужно было носить от речки в ведре, но меня это не смущало, потому что это была возможность опустить руки в прохладные струи и плеснуть себе в лицо. Была почти середина июня, и срок, по моим подсчетам, уже подходил к девяти месяцам. Мой живот был таким огромным, что я иногда сомневалась, не перенашиваю ли: я точно не знала, когда забеременела, так что вычислить было трудно. В один прекрасный день я притащила большое ведро воды вверх по склону холма и начала поднимать его, чтобы полить растения. На улице было очень жарко, а я работала напряженно, так что пот залил мне глаза, и я поставила ведро на землю, чтобы перевести дыхание.

Пока я одной рукой массировала спину, живот мой дернулся от судороги. Сначала я не обратила на это внимание и снова попробовала поднять ведро. Боль появилась опять, на этот раз уже сильнее. Зная, что он будет психовать, если я не закончу выполнение своих обязанностей, я набрала побольше воздуха и дополивала оставшуюся часть грядки.

Закончив, я подошла к нему — он прибивал какую-то доску на крыльце — и сказала:

— Время пришло.

Мы зашли в дом, но только после того, как он проверил, что поливка огорода завершена. Вскоре после того как мы оказались в хижине, я почувствовала внутри какое-то движение, странное ощущение, как будто что-то вырывается из меня наружу, а затем по моим ногам на пол потекла теплая жидкость.